Как это — работать журналистом с четвертой степенью глухоты

8 Лютого 2019 by Olga Zhurbenko

Друкувати цю новину

Когда спрашивают, как мне удалось стать журналистом с таким нарушением слуха, отвечаю просто: мне повезло. Не то чтобы я сидела на печи как Емеля из сказки, и ко мне внезапно привалила удача, нет. Но все же везение сыграло в моей жизни ключевую роль.

Впервые мне повезло, когда я потеряла слух в пять лет. Произошло это совершенно внезапно, и врачи до сих пор не могут объяснить почему. Если бы я родилась с подобным нарушением, вряд ли могла членораздельно разговаривать — у людей с такой степенью глухоты обычно нарушена речь. Обратите внимание, как говорят тугослышащие — они словно выдавливают из себя слова. Это связано с тем, что они не слышат звуки в полном объеме и, соответственно, не могут правильно их воспроизводить.

Так получилось, что я научилась говорить, а потом в один прекрасный день мне резко «прикрутили звук»: как будто слушала музыку в наушниках на полную громкость, а потом кто-то подошел — и чи-и-и-ик — убавил звук до минимума. И ты вроде слышишь слова песни, но подпеваешь им чисто интуитивно, просто потому что знаешь, а не потому что слышишь. Поэтому мне повезло: я выучила «слова этой песни» до того, как кто-то в моих ушах нажал кнопку unmute.

Второй раз повезло, когда мама отдала меня в обычную школу. Не в интернат, не в специализированную для тугослышащих, а в самую обычную школу через дорогу от дома. Люди с нарушением слуха очень специфичны и замкнуты (не все, конечно, но все же бóльшая часть), их окружение зачастую — это капсула с табличкой «посторонним вход запрещен». И если бы я находилась в таком окружении постоянно, вряд ли стала бы журналистом — сложно, знаете ли, быть в этой профессии человеку, который начало сознательной жизни провел в «капсуле».

В третий раз повезло, потому что школа была украинская, с уклоном в изучение английского языка — надо признать, мама не оставила мне ни единого шанса (за что ей на самом деле огромное спасибо). Слуховая память у человека формируется в раннем детстве, поэтому важно учить ребенка разным языкам как можно раньше. Тугослыщащих — особенно. Слуховая память — это обычная способность запоминать слова и звуки. И чем больше разных слов и звуков (не важно, на каком языке) запомнишь в раннем детстве, тем легче будет в дальнейшем коммуницировать с людьми.

В моей школе говорили как на русском, так и на украинском и английском, поэтому с этими языками у меня нет проблем. Начни учить их в более зрелом возрасте, вряд ли я бы могла так вільно спілкуватися калиновою або спікати англійською.

В четвертый раз повезло, когда меня миновал школьный буллинг. Меня часто просят поделиться историями травли в школе, и я совершенно искренне отвечаю, что такого со мной не случалось. У меня были хорошие одноклассники, я выросла в раздолбайском, но очень дружном дворе, и ни от кого я ни разу не слышала каких-то насмешек по поводу моего слуха. Никто не называл меня «бедненькой», никто не говорил, что я чего-то не смогу только потому, что не слышу. Я выросла обычным неидеальным человеком среди самых обычных неидеальных людей: у кого-то были кривые ноги, у кого-то большой нос, у кого-то на лице росли бородавки, кто-то носил очки, а кто-то — слуховой аппарат.

Был период, когда я жутко стеснялась своей глухоты. Считала, что лучше молчать, чем признаться в том, что плохо слышу, из-за чего меня многие считали отмороженной. Но это был, скорее, не комплекс, а одна из стадий принятия: для гиперактивного ребенка, который больше всего на свете любит общаться и хохотать, потеря слуха стала настоящей трагедией. И в этом смысле я прошла все стадии горя: отрицание, злость, торг, депрессия и наконец принятие. Сейчас шучу о том, что я глухая тетеря и при первом знакомстве могу спокойно сказать собеседнику: «Говорите громче, я плохо слышу».

В пятый раз повезло, когда одноклассники купили мне слуховой аппарат. Я выросла в бедной семье, мама работала учителем в школе и на свою зарплату (все ведь знают, сколько получают учителя в школе?) физически не могла купить мне аппарат. Ребята сбросились «кто сколько может» и вручили мне конверт с деньгами после последнего звонка.

«Мы думаем, тебе это пригодится», — сказала мне классная руководительница, ободряюще сжав локоть. Прозвучало это так просто и обыденно — будто они подарили не напичканный электроникой суперагрегат, а угостили булочкой в школьной столовой.

Надев аппарат я, как ни странно, снова проходила стадии горя — начать нормально слышать после длительного перерыва оказалось так же сложно, как и внезапно оглохнуть. Отрицание (ну не может быть та-а-ак много противных звуков в мире!), злость (какого х.. я все это слышу?!), торг (ой, можно вообще снимать этот долбанный аппарат — стоп, как же ты будешь сидеть на парах в универе?), депрессия (как же хочется умереть от этой бесконечной головной боли!) и наконец принятие — когда надеваешь «локатор» утром на полном автомате, как чистые трусы или новую пару колготок.

В шестой раз мне повезло совсем недавно, когда я надела второй слуховой аппарат.

Надеть еще один «локатор» было самым сложным решением в жизни: слишком хорошо помнила охвативший меня ужас, когда я внезапно начала слышать все. Врачи рассказывали, как прекрасен мир с двумя аппаратами, но я все время отшучивалась. Я прекрасно жила, слыша все одной стороной. Зачем мне второй? Сойти с ума от количества звуков, которые посыплются на меня отовсюду? Ну уж нет, спасибо.

А потом я устала. Садиться нужной стороной к человеку получалось не всегда, и я устала выворачивать шею, пытаясь повернуться левым ухом, на котором я всегда носила аппарат. Устала кружиться вокруг себя, когда кто-то зовет на улице: если слышишь лишь одной стороной, мозг передает звук очень плоско, и ты не понимаешь, откуда он идет, приходится вертеться, пока не увидишь друзей, коллегу, соседку, своего бывшего или сына маминой подруги. Устала понимать шутки как жираф — ведь когда вся компания хохочет, а ты что-то там «не дочула», тебе, конечно, расскажут, в чем прикол, но это ведь будет уже не то, понимаете? Хочется хохотать со всеми вместе, а не когда все уже вытерли слезы, пересказали шутку, и ты сидишь: «А, ага».

Пару месяцев назад я пришла в центр слуховой реабилитации «Аврора» на плановый осмотр (у меня есть персональный бзик: делаю комплексное обследование слуха раз в год, это позволяет следить за уровнем слуха и держать руку на пульсе). Впервые поддалась на уговоры врача-сурдолога примерить второй аппарат. Звуков снова стало много, только теперь они были выпуклыми и огромными и, казалось, я могу их потрогать.

И здесь мне снова повезло. На подсознательном уровне считала, что стопроцентный слух с двумя аппаратами станет новой трагедией (любая реабилитация — физическая или моральная — как известно, всегда причиняет дискомфорт и боль), и была не готова снова проходить этапы отрицания, злости, торга и депрессии.

Но мне повезло: никакого стресса, никакой агрессии, никакой усталости и никакого желания застрелиться от шума, который порой сдавливает голову плотным кольцом. Да, мозг подтормаживает и довольно быстро «разряжается» — но это не из-за негатива, а из-за того, что просто не успевает обрабатывать такое количество звуков. В некотором роде это даже пошло мне на пользу: я наконец-то стала раньше ложиться спать.

Могу ли я сказать, что мне мешает глухота? Нет. Я работаю журналистом и писала на абсолютно разные темы: начинала политическим обозревателем, сейчас занимаюсь гастротематикой. В моей жизни были десятки пресс-конференций и интервью. Я общалась с политиками и президентами, киноактерами и режиссерами, рестораторами и шеф-поварами. И ни разу в жизни глухота не помешала мне написать классный текст. Все, что нужно, — это просто сказать в начале разговора: «Говорите громче, я плохо слышу».

The Devochki